Самым значительным событием для себя в Питере считаю знакомство и дружбу с семьёй Авдонкиных, Верой Ивановной, Сергеем Ивановичем и их детьми, Милой и Андреем.

Классическая питерская интеллигенция. Сергей Иванович, преподаватель в нашей Академии, полковник, меломан высшей пробы и замечательный фотограф. Сергей Иванович владел большой домашней фонотекой и глубоко разбирался в самой современной звукозаписывающей и воспроизводящей аппаратуре. Уверен, что за что бы он ни взялся, всё было бы сделано на высочайшем уровне. И дети его весьма достойно идут по жизни. А познакомился я с Сергеем Ивановичем совершенно случайно, на первом курсе, возле большого стенда с фотографиями Питера, сделанными в том числе и полковником Авдонкиным. Ему показалось, что я вполне профессионально пояснял однокурсникам что-то по технике съемки представленных кадров. Он подошел к нам и завязался разговор, в результате которого я был приглашен к нему в гости. Ну а далее все как-то само собой перетекло к музыке и звукозаписи. А это вполне моя стихия. И самое удивительное, что музыкальные пристрастия у полковника, кандидата технических наук и старлея совпадали полностью. Боже, как мне повезло его встретить! А я ведь среди скромного барахла завез в Питер и свои любимые записи с Тюры. Но все они записаны с эфира, весьма низкого качества, в шумах. И вдруг я их слышу в самом чистом звучании на самой совершенной дорогущей аппаратуре!

Вера Ивановна и Сергей Иванович Авдонкины.

Признаюсь, что и до знакомства с Сергеем Ивановичем я предпринял активные шаги по поиску источника качественных записей, буквально в первые же выходные моей первой питерской осени. Познакомился с меломанами в Гостином Дворе. Записал несколько катушек в обмен на чистые бобины ленты PE-41 привезенной с полигона, собственной порезки, так сказать, баш на баш. Ходил на грампластиночный толчок около Апраксина Двора. Во второй приход решаюсь подойти к вроде праздно шатающемуся молодому щеголю с большим прозрачным пакетом, в котором отчетливо демонстрируется красочный конверт с изображением оркестра Каунта Бейси. Я аж затрясся от вожделения. Подхожу и прямо спрашиваю, дескать, почем товар, товарищ? А товарищ, не поворачивая ко мне головы, ответствует в пол-голоса: «четыре пятьдесят». Что-то меня резко остановило от дальнейших уточнений сделки, отвалил я в сторону, озадаченный. В эти годы новая советская пластинка с записью импортной музыки стоила ровно три рубля. Ну, никак, настоящая импортная, завезенная морячками, не могла стоить так дешево. Иду к меломанам и просвещаюсь – «в уме умножай на десять!». Это не по моему карману. К примеру, только что появившаяся первая пластинка Бориса Рубашкина стоила 120рублей. Три четверти моей получки. К Апраксину я больше не ходок.

Естественно, ждал как праздника очередного приглашения в гости к Авдонкиным. Похоже, и Сергею Ивановичу было со мной интересно. Но у меня собирательство музыки не могло идти по вполне объективной причине, по причине отсутствия качественной аппаратуры. А в корне этой проблемы лежала тотальная бедность советского офицерства и моя в частности. Приличная импортная аппаратура стоил немыслимых денег, а качество советских магнитофонов уступало не порядок заграничным. Но тут Сергей Иванович разработал коварный план – пригласить в гости и Лену, и дать ей самой послушать самые эффектные стереозаписи. Так сказать, для затравки. Приходим вдвоем с Леной. Вера Ивановна кормит нас замечательным обедом, ведем светские разговоры и незаметно переходим к «нашим игрушкам», как выражается Сергей Иванович. Лена легкомысленно одевает дорогущие красивые стереонаушники, а Сергей Иванович запускает квинтет Джеймса Ласта, записанный с особенно ярким стереоэффектом. Ласт первым применил многоканальный магнитофон при записи в студии! Вижу, супруга спеклась! Готова к дальнейшей обработке. По пути домой дала согласие на покупку бэушного «Грюндига ТК-46». Всего-то за одну тысячу рублей! Заняли у ее родственников на Украине. Отдавали целый год. Я огребал в те годы 180 рублей в месяц, Лена около 70ти. Как сейчас помню, как вез его, родимого, с Литейного на трамвае к себе на Рузовскую. Сказочная машинерия и в прекрасном состоянии.

Учёбу в академии шла у меня с удовольствием и если бы не частые отлучки - перерывы, связанные с играми СКА и спортивными сборами то и без напряга. Я даже успевал кое-что попаять дома по части радиолюбительства и активно работал в ВНО (военно-научном обществе), экспериментировал на кафедре импульсных устройств. Немало часов проведено было перед яркосиним экраном ДЭСО-1. Это монстр на колёсах, высотой около двух метров. Двухлучевой электронный скоростной, модель номер один. В качестве линии задержки в нём использовалась большая бухта коаксиального кабеля.

А вообще складывалось впечатление что обучать слушателей это не основная задача конторы а вроде как приложение к более серьёзным задачам-темам, решаемым каждым факультетом. Наш радиотехнический имел для натурных экспериментов свой самолёт АН-12. Особенно хочется отметить налаженный учебный процесс в Можайке при полном отсутствии солдафонщины во взаимоотношениях постоянного состава и слушателей.

Слева на фото Леша Подопригора, справа Вова Кочнев

Сами лекции, практически всегда читались далеко не “хмурыми” преподавателями. Весь этот демократизм поддерживал хороший тонус и настрой на учёбу и юмор, розыгрыши и ржачка сопровождали весь курс. Хотя однажды чуть не сыграл роковую роль.

А дело было так. В актовом зале по какому-то торжественному поводу собралась научная общественность и всё командование, а возле знамени академии, позади президиума, выставили парный почётный караул. Засунули и меня туда вместе с Вовой Кочневым. Оказалось что это очень неприятная работа, стоять по пол-часа перед громадным полным залом на каком-то полуфанерном высоком помосте и держать постоянно героическое выражение лица.

Стоим мы с Вовой, стоим и, не сговариваясь, практически синхронно и максимально скрытно поворотом глаз указываем друг-другу на громадную потную розовую и как арбуз круглую башку какого-то типа в президиуме. Боже, немедленно какое-то внутреннее безудержное веселье охватило мой дурацкий разум. И чудовищный страх. Всё, сейчас заржу в полный голос, мочи нет держаться. Попрут из академии с позором! Даже, кажется, закрывал глаза, чтобы заглушить это продолжающее попытки вырваться наружу веселье. Наконец-то спасительная пересменка. Оказалось, что такой-же ужас пережил и Вова. Обоим балбесам стало не до смеха. Следующие смены отстояли в полном отрешении от президиума и даже не рассматривали зал.

Нина и Вова Кочневы.

В летние предэкзаменационные сессии мы с Вовой Кочневым обязательно выезжали на рыбалку в Сосново. Бывал с нами и Витя Сысоев. До чего же красивы окрестности Питера! Осинники, ельники и тихая вода в каменистых брегах с отдельными живописными нагромождениями валунов. Какая-то грусть и спокойствие. Может быть и это формирует характер настоящего питерца?

Приезжали в гости родные и близкие. И мои боевые товарищи. Всего за время учёбы в Питере меня навещали Лев Костюк, Фарид Мухаммедов и Гена Павлов. Считай пол-команды.

Описывать красоты Ленинграда не буду, покажется банально, хотя с первых же прогулок, мне кажется, я почувствовал спокойный характер северной столицы и стал безоговорочным её патриотом. Из наиболее ярких развлечений считаю походы на Аркадия Райкина. В эти годы он уже не часто выступал в своём родном городе. Переехал в Москву. Билеты на него в свободной продаже купить было невозможно. Но у моего однокурсника и тюратамца Вити Сысоева родители работали билетными киоскерами. Вот это удача. Народ в день выступления Райкина спрашивает лишний билетик на дальних станциях метро, а мы как белые люди, задрав нос, без напряга, с хорошими местами, неспешно едем смотреть и слушать кумира…

341е отделение после весеннего кросса в ЦПКиО. Я рядом с Толей Курчевым. Надо мной, самый высокий и не смотрящий в объектив Витя Сысоев. Крайний справа Слава Шмидт. Высокий брюнет в нижнем ряду Толя Крутин.

Пролетели четыре года учёбы в ЛВИКА и настало время определяться, на каком полигоне продолжать мне службу, на южном, в Тюре или на северном, в Плесецке. Выбрал северный. Что определило выбор? Первое. Основная часть нашей тюратамской команды “Восход” за эти четыре года по разным причинам покинула, перевелась с южного полигона. Второе. На четвёртом курсе, зимой, слушатели едут на войсковую стажировку. Наше учебное отделение направили на Плесецкий полигон. Надо сказать, что в отделении только два человека были выходцами с Тюратамского полигона, я и Витя Сысоев и мы чувствовали себя очень уверенно в ожидании любой стажировки и даже направления после выпуска. Остальной народ заметно мандражировал, напуганный немного преувеличенными рассказами об «ужасах Тюра – Тама». Думаю, их пугало даже это неблагозвучное словосочетание. Я, конечно, охотнее навестил бы родные степные просторы Тюры, но выбирать не приходится, едем куда послали, на неизвестный Север. Середина декабря, зима во всей красе, елки, сосны, березы, голые лиственницы и прочие древесные прелести вдоль железки. С ходу завозят на полигонный ИП, наше основное рабочее место. Это несколько капитальных зданий, некоторые из которых увенчаны разного размера белыми куполами антенн.  Красотища! Все сооружения, как и внутренние дороги, посреди смешанной по составу деревьев тайги с преобладанием ельника. Все в чистейшем белом снегу и отсутствие всепроникающего степного Бескунака.  Мягкий климат. Здешняя «десятка», зовется Мирный, в несколько раз меньше Ленинска, но очень чистая и аккуратная. И что очень важно, прекрасные перспективы рыбалки и охоты.  К Новому Году вернулись в Питер. Мне с первых дней пришёлся по душе тамошний климат, тайга, зима с умеренными морозами. Немаловажный и такой фактор как доступное, в отличии от южного полигона жильё. Да и до “цивилизации”, до Москвы вдвое ближе, чем с Тюры.

Получаю направление для дальнейшего продолжения службы начальником телеметрической станции “Трал-К2Н” в/ч 14056.

Следующая глава »