МОТОВОЗ
Все площадки огромной территории полигона связаны между собой и “десяткой” мощной железнодорожной сетью как для технологических целей так и для транспортировки служивого люда . Для справки: к пятидесятилетнему юбилею общая протяжённость ж/д путей полигона равнялась 500 км! (Сеть автодорог 1400 км). Так вот, народ на работу едет обыкновенными пассажирскими поездами, а прозвище “мотовоз”, по легенде, унаследовано от первых малых тоже пассажирских поездов первого ракетного полигона Капустин Яр.
В 1967 году из города, от платформы «Городская» на площадки уходило шесть таких поездов. Вагоны наших поездов в основном плацкартные, немного купейных, но есть и совсем старинные, времён гражданской войны, сплошь деревянные внутри и снаружи. В подобных вагонах делают съёмки про разруху, НЭП и революцию. В движении такой вагон заметно скручивается и ходит ходуном с каким-то железнодорожным поскрипыванием, оба его конца раскачиваются невпопад, сами по себе. Может быть по другим маршрутам на другие площадки ходил иной подвижной состав, не знаю, но наш был именно такой разношерстный. На платформе, у каждого вагона встречает контролёр, проверяет пропуска, чтобы враг не залез не в свой поезд. Наш поезд стартовал ровно в 7 утра и возвращался в 7 вечера, что и породило саркастическое «семичасовой рабочий день». На дальние площадки поезда стартовали существенно раньше и у тех испытателей рабочий день был, естественно, длиннее. Расстояние от «десятки» до нашей 32й около 50 километров.
В 8.30 наш поезд прибывает на станцию «Минская», где нас ждёт автотранспорт части, автобусы и грузовики и через минут 15-20 мы на месте, на своей 32й и в 9.00 приступаем к завтраку в своей столовой. В 17.30 автобусы и всё те же грузовики отвозят народ на «Минскую» и далее всё в обратном порядке.
Но поездки от платформы «Городская» начались где-то с 1965 года. А до этого времени наши поезда ждали испытателей по утрам на самой станции Тюра-Там, на дальних путях, за основными, магистральными. Куда и привозили испытателей с площадок после трудового дня.
Самые ценные полки это третьи в плацкартном вагоне, они занимались в первую очередь, на них славно спать. Если зашёл в вагон пораньше, тут же забираешься на любимую верхнюю, шапку или фуражку под голову и немедленно, не ожидая трогания, спать, спать. Как только голова коснулась «подушки» тут же погружаешься в сладчайший сон. В дефиците были вагоны купейные, в них рубились втихаря в карты. В домино чаще всего играли в плацкартных вагонах в ЧЧВ (человек - человеку волк). Костяшки домино в ней можно ставить вверх рубашкой. Игра с суровыми правилами, проигравший играет следующую игру стоя, одев шинель, шапку и подпоясывается портупеей. В некоторых компаниях положено уши шапки опускать и завязывать под подбородком. В вагонах зимой жарко натоплено, раздетый разомлевший народ дремлет, кто читает, кто играет в шахматы, а какой-то чечевэшник стоит одетым по полной форме и отыгрывается. Когда я это увидел в первый раз - глаз не мог оторвать от такого идиотизма.
Вагоны всегда переполнены, особенно в пятницу, когда холостяк выбирается со своей осточертевшей площадки гульнуть на “десятку”. Если поздно вошёл в вагон, будешь ехать стоя в проходе или в тамбуре. Правда, через несколько лет вагонов добавили и появились даже вагоны с сиденьями самолётного типа.
Но наиболее яркие воспоминания, конечно, о летнем мотовозе. Каждая поездка на нём это песня, долгая, унылая и потная. Жаркий день (а здесь не бывает летом прохладных дней), вагон “прогрелся” так что если ты не озаботился захватить какую-нибудь папку или толстый журнал, будешь ехать стоя. Всё в вагоне раскалено и сиденья тоже. И немедленно все начинают потеть. Сидеть надо аккуратно, ничего не касаясь, дабы не обжечься. Через час под тобою лужа от пота. И вот, после часа мучений наш поезд наконец-то прибыл на станцию Тюра-Там. Выгружаемся с мокрыми задами и спинами и начинаем максимально быстро, но с оглядкой перебегать железнодорожные пути магистрали Москва – Ср. Азия. Быстро чтобы успеть сесть в автобус или бортовую машину, а осторожно, чтобы не попасть под мчащиеся мимо поезда. Дело в том, что “десятка” расположена по одну сторону магистрали, а все площадки полигона по другую. А вскочить надо в транспорт, который отвезёт тебя в город. Не поспешишь - будешь до часа ждать возвращения колонны машин за оставшимися, в ночи, зимой да на ветру.
Через пару лет наши поезда стали останавливаться в степи не доходя до станции километров пять и мы также с гиканьем мчались к ожидающей колонне из 20ти 30ти крытых брезентом или открытым грузовикам и автобусам. Каждая такая посадка на машину это состязание в скорости, ловкости, силе и нахрапистости. Поскольку основная масса пассажиров это молодёжь, засидевшаяся в вагоне да и до вагона седевшая за пультами то это вечернее состязание за место в авто шло с молодецким азартом а в самый кульминационный момент перелазинья через борт грузовика даже с лёгким остервенением. Летят пуговицы, хлястики, трещат шинели и всё это под визг и ржанье, приправленное изящным матком, благо старшие офицеры и начальство далеко сзади. Хочешь не хочешь, а все пуговицы со временем перешиваются на проволоку. Протыкаешь толстым шилом две дырки в шинели, разнесённые не менее чем на сантиметр, продеваешь весьма толстый монтажный провод в ушко пуговицы и завязываешь на двойной узел изнутри шинели. Узел, конечно, получается безобразно громадный. Зато враг если и вырвет его, то только с куском шинели.
Эти каждодневные вечерние турниры сразу разделили молодых офицеров на партию солидных, осмотрительных, осторожных и более многочисленную партию “весёлых и жизнерадостных”.
Но уже не надо было ни тем и не другим перебегать пути перед движущимися поездами. И ещё через какое-то время поезда с полигона пошли на “десятку” под новым путепроводом не пересекаясь с магистралью. Но даже после такой модернизации мотовоз оставался одним из главных раздражителей и никогда не добавлял оптимизма, а зачастую портил хорошо прожитый день.
Наконец-то, в начале 63го года построили и запустили на нашей 31й площадке пристартовый кислородный завод, подземный, и мой ЖХ, железнодорожное хранилище, с подвижным заводом и офицерами стал готовиться к передислокации в Балашиху, под Москву. Я без раздумий написал рапорт о нежелании служить в Балашихе, чем просто сразил начальство и сослуживцев и вернулся в свою вторую группу Гогсадзе в расчёт Юры Губарева. Ну не мог я покинуть родную команду! Считалось, что любой здравомыслящий офицер мечтает удрать с Тюры в европейскую часть СССР, тем более в Москву. А жил я к этому моменту уже свой третий тюра-тамский год по-прежнему в двухэтажной гостинице всё в той же угловой комнате с Вовой Амбросовичем, он же Вол, он же Амбрасуха. Вол старше меня на три года, но оказалось что у нас масса общих пристрастий и даже, говоря высоким штилем - близкие жизненные позиции.
Сближало неприятие партийности, любовь к халве и вафлям, книгам, качественной и джазовой музыке. Халвы, между прочим, Амбрасуха мог за присест слопать не меньше килограмма. Как, впрочем, и я. Много позже Волу удалось перевестись в Москву, в систему ПВО, для чего он даже вступил в партию.
А сколько бессонных ночей проведено у радиоприёмника! Пэт Бун, Дин Мартин, Фрэнк Синатра, Бинг Кросби, Поль Анка. А “Анжелина” Эдди Келверта! А мощные оркестры Каунта Бэйси, Дюка и Гленна Миллера, Кемпферта, Нори Парамора! Чудный мягкий Виктор Сильвестр. Элла Фитцджеральд и Луи Армстронг с Примой. И несравненный, неподражаемый тембр Уиллиса Канновера, ведущего программу “Мьюзик Ю-эС-Эй”. Первые же фразы его бархатного голоса настраивали на джазовые вкусности ночного эфира. Спасибо ребятам на глушилках - прекращали давить с началом музыкального вещания. Ночью неплохо принималась станция “Рэдио Бейрут” на средних, а с рассветом, “Рэдио Цейлон”, на коротких волнах, тоже с правильным, “нашим” репертуаром.
Но настало время перебазироваться из этой гостеприимной двухэтажной гостиницы - общежития в общежитие моей 2й группы. Так сказать «под одну крышу», как мягко мне указал Владимир Емельяныч, наш «Гога». Это длинный одноэтажный барак с центральным коридором, но в отличии от здания моей бывшей гостиницы барак обсажен довольно высокими тополями дающими тень и уют. Как и двухэтажная гостиница, моё новое общежитие расположено по одну сторону от плаца. Здесь же ещё два общежития и здание штаба. По другую сторону плаца казарменный городок. Со стороны стадиона к плацу примыкает санчасть. Между двухэтажным и общежитием 2й группы расположен барак, ставший впоследствии общежитием женским. В общежитии 2й группы, так же как и в гостинице был комендант, тоже сержант (уборка, смена постельного), но не стукач. В этом его основное отличии от гостиничного сержанта Полищука. А этот Полищук стучал на всех обитателей двухэтажной гостиницы, ну просто с упоением. Сейчас в это трудно поверить, но затевая скромную дружескую попоечку, на двоих, мы с Волом, купленные пакеты с закусью выкладывали на подоконник своего окна, чтобы налегке войти в общагу под бдительным оком осведомителя. Вот чем крепка Советская власть! Стукачом. И деток своих Полищук будет тому же учить, плодить холопов и доносчиков.